тобой и мальчиком, но только в том не моя вина.
— А чья же?
— Обстоятельства против нас. Положение серьезное: в селах много работы, классовый враг поднимает голову. А я на такой должности, что любое дело касается меня…
— Я уже много раз слышала о тяжелом положении, — перебила меня Кеклик. — И оно никогда не кончится! Я уже больше не могу. Отправь меня к родителям!
— Ты раз и навсегда выбрось мысль о возвращении. Ведь не все же время будет так. Деревня заживет спокойной жизнью, колхозы окрепнут и станут богатыми, а мы с тобой будем с утра и до вечера сидеть рядышком!..
— Я уже много об этом слышала!
— Не веришь?
Кеклик покачала головой:
— Нет! Постель мягка, а спать жестко! Тебе надо было жениться позже, Будаг!
— Как у тебя язык поворачивается говорить такое?
— Удивительно, что он вообще поворачивается, скоро я стану немой, — ведь не с кем словом перемолвиться!
— А сын? Неужели ты забыла, что нас соединяет?
— Если так пойдет, то и любовь угаснет, Будаг!
— Ну, о чем ты говоришь?!
— Хотелось бы мне знать: неужели все члены партии готовы променять любовь близких на любовь к Советской власти?
— Я не узнаю тебя, Кеклик! Советскую власть любят, как тебе известно, не только партийцы, но все преданные ей люди: и беспартийные, и крестьяне, и ты сама!
«Мало мне работы на службе, — подумал я. — Вместо того чтобы отдохнуть, я вынужден заниматься пропагандой в собственном доме!..» Но меня выручил телефонный звонок. Я тотчас снял трубку, а Кеклик язвительно заметила:
— Готовься, тебя посылают по важному делу в деревню.
Звонил Сулейманов. Он готовился в дорогу и попросил ненадолго зайти к нему.
Встретил он меня в совершенно пустой квартире. В открытую дверь соседней комнаты видно, что вещи упакованы, на скрученные узлы с постелью грудой навалена кухонная посуда и какие-то свертки.
— Вот, получил назначение в Баку, в центральный аппарат.
— Поздравляю!
— Не знаю, радоваться мне или огорчаться. Но приказ есть приказ! — И, помолчав, вдруг добавил: — Если тебя поставят на мое место, как ты?
— Нет, не смогу, характер у меня не тот!
— А ты думаешь, что я родился чекистом? Начнешь, как я, работать, привыкнешь, научишься.
— Извини, но из меня чекиста не получится, так что сними этот пункт с повестки дня.
— Как знаешь… Я уезжаю, а тебе здесь работать. На этой должности ты бы мог многое сделать!
— Даже тебе не удалось освободиться от своего заместителя, а что говорить обо мне?
— Ты горячий, напористый, у тебя бы получалось.
— Что еще скажешь? Но разреши сначала я открою окно, очень у тебя накурено.
Я заметил, что Сулейманов охотно согласился открыть окно, но не придал этому значения. В комнату влился прохладный чистый воздух.
— И Мадата Кесеменского от вас забирают в Тифлис, в крайком партии, — сообщил он новость.
— А это ты от кого узнал?
— Инструктор крайкома сказал. А на место Мадата Кесеменского сюда переводят секретаря Лачинского райкома партии. Он, кажется, лезгин.
Я не стал поддерживать эту тему, а с сожалением заметил:
— Ты уезжаешь, секретарь тоже, Нури Джамильзаде ушел из райкома, кто следующий?
— Нури Джамильзаде никуда не ушел, стал прокурором, и это всем нам только на пользу! Сильный удар по врагам партии! И сумел снискать популярность в районе тем, что резко критиковал бывшего прокурора за нерасторопность, нарушение законности делопроизводства, потворство преступникам. Кстати, именно Мадат Кесеменский, который, как тебе известно, не любит Нури, и предложил Джамильзаде на должность прокурора! Он очень ратовал за утверждение Нури в этой должности.
— А почему, как ты думаешь?
— По-моему, тут много причин. Я не исключаю и того, что он хотел удалить Нури из райкома партии.
— А члены бюро?
— Все голосовали «за», и я в том числе. Учти, что на это место претендовали другие, кому бы не следовало давать в руки такую прекрасную возможность влиять на судьбы людей! В том числе и мой заместитель Балаев.
— Хорошо, убедил. Какие еще новости?
— Ходжаталиева посылают заведующим хлопкосборочным пунктом в Хындрыстане.
— Не справился с отделом, думают — на сборочном пункте будет на своем месте? Ведь он коробочку хлопка никогда не видел. Как он определит сортность, процент влажности, да мало ли что? Кому пришла в голову эта идея?
— Как кому? Кто у нас его защищает?
— Салим Чеперли?
— Угадал!
Я остановился прямо перед Сулеймановым:
— А тебе удалось выяснить, где и когда принимали Салима Чеперли в партию?
— Пока не задавай вопросов по этому поводу, — нехотя ответил Сулейманов.
— Чтобы только распутать это, стоило б согласиться занять твое место!
— Из-за этого не стоит.
— Почему?
— Могу сказать одно: представь себе, все старые партийцы его знают и защищают!
— Меня не удивляет, что старые коммунисты защищают Чеперли, — возможно, и был член партии под такой фамилией. Меня удивляешь ты, знающий от меня, что он сменил по каким-то причинам свое имя и биографию! Ты бываешь строг и к более мелким провинностям, а тут на свободе гуляет человек под чужой фамилией, и вы не обращаете на это внимания. Хотя я тебя не упрекаю… Тот комиссар, который привез тебе назначение в Баку, устраивал, как я узнал, кутежи в Шуше именно с Чеперли!
Сулейманов отвел глаза в сторону, и я сказал ему сгоряча:
— Будто новости это для тебя!.. Рыбаку рыбу не продают! Зато убежден, что ты не осведомлен о моей встрече с Чеперли в Кузанлы. С ним и с Кяхрабой Джаваирли. — И я красочно нарисовал картину моего недавнего приезда в дом председателя Кузанлинского сельсовета.
Когда Сулейманов узнал, что я выложил Чеперли все, что о нем знаю, он развел руками:
— Да, из тебя начальник не получится!
— А я и не собираюсь им быть.
— Зря ты сболтнул ему!
— А он и без того догадался, как только увидел меня.
— Теперь я понимаю, почему Чеперли собирает материал о тебе!
— Какой материал?
— Ты освободил от посева хлопка бекскую вдову Бике-ханум?
— Да. Еще какие преступления?
— Выдвинул заведующим отделом здравоохранения профессора, чье прошлое туманно.
— Еще что выудил?
— Подрываешь авторитет председателя райисполкома.
— Что ж, все правильно, ни от одного факта я не собираюсь отказываться. — Только я сказал это, как неожиданная мысль подтолкнула мой следующий вопрос: — Послушай, хотя тебя тогда здесь не было, но, может быть, ты знаешь, за что был арестован два года назад учитель русского языка из школы в Геоктепе Гасан Эйвазханбейли, больше известный как Гасан-бек? Где он сейчас находится? Если ты сможешь дать мне хоть какие-нибудь сведения о нем, я буду тебе чрезвычайно благодарен.
— А
